История рода (родословная).

А было с ним, как потом он  мне рассказал, вот что. Собрали их, всех кулаков из тюрем со всех станиц, погрузили в товарные вагоны целый состав поезд и под конвоем отправили на Урал на лесоразработки. А в эшелоне было более тысячи человек. Здесь,  в вагоне папа встретил земляка с Журовки – Прокопенко, который до последнего времени как-то задержался на хуторе, жил у дочки. Он рассказал, что Кузмиченко Алексей (муж Дашки – папиной сестры) был расстрелян в Журовке за то, что сказал грубое слово милиционеру, конвоировавшего его из тюрьмы. Милиционер был из местных хуторян и издевательски подшкиливал Алексея. На что он сказал этому конвоиру: «Лодырь ты немытый!» А тот выстрелил ему в спину и Алексей скончался.

 Рассказал он и про  Безъязычного,  приехавшего к своей семье, которая скрывалась на хуторе у кого-то. Пришёл он ночью, тайком, чтобы куда-то ее увезти. Однако, не доходя до дома, был обнаружен комсодовцами, но сумел скрыться в кустах. Долго его искали, но не могли найти. Он побежал по дороге, идущей на Дядьковскую. Верховые с милиции долго искали и, наконец,  нагнали его на дороге в двух километрах от хутора. Милиционер, огорченный долгими поисками, выстрелил ему в упор. Так погиб Безъязычный, самый богатый на хуторе Журовка человек.

Потом папа с другими ссыльными работал на Урале по заготовке леса. Жили  по 100-200 человек в одном бараке. Кормили скудненько, но кормили. Условия были жуткие, спали на матрасах с соломой, укрывались своими лохмотьями, верхней одеждой. В баню водили один раз  в месяц. Вшей было полно. Много людей умирало от болезней и истощения. Обращались грубо, как со скотиной, избивали, а то и убивали за малейшее неповиновение. Писем писать не разрешали, и семьи не знали, где они находились. Работали по 10-12 часов до изнурения.

Здесь папа проработал 6 месяцев. Потом стали отправлять, нам не известно, куда. Отбирали непонятно по каким признакам и причинам. Грузили в товарные вагоны и везли на север. Так папа попал на Соловки - Соловецкие острова - в лагеря под названием СЛОН (Соловецкие лагеря особого назначения). Но о жизни на Соловках особая глава, а сейчас о Шуре и Марусе.

В Фастовецкой у Литвиненкив оставались мама с Шурой и Марусей. Мама говорит: «Поведу я вас туда, где собирают детей.  Может быть, вас в детдом куда-нибудь определят, а то мы здесь все с голоду помрем». «Нагрузили нас в грузовики и повезли в Кропоткин. Не доезжая Кропоткина, - рассказывала Шура, - шофёр ссадил нас (человек 20) с машины прямо в поле,  а сам развернулся и поехал назад. Мы все стоим и ревём во весь голос, как ягнятки, потерявшие маток. Жуткая картина. Мы с Марусей пошли в сторону города. Подошли к дому и с плачем рассказали какой-то тете о своей доле, как с нами сиротами поступили. Добрая тетя приласкала нас, успокоила и говорит: «Сейчас я вас отвезу в детдом». Меня определили в старшую группу, к какому-то бригадиру (армянин, грубый такой). Эта группа уже «рабочая», пололи грядки с луком, другими овощами. А Марусю в младшую группу.

Жили в каком-то доме пустом, спали на полу на соломе, как поросята. Кормили нас скудно: жиденькая похлебка без хлеба. Проработала сезон. Осенью за работу мне причиталось мешок кукурузы, два ведра картошки и еще кое-что. Одна тетка пригрела меня, я привезла к ней продукты. А через две недели она меня выгнала, забрала продукты подлая. Другая женщина приняла меня, но она была бедная, и мы с ней ходили в поле, собирали кукурузу в мышиных норах. У меня были одни трусишки и платьице. Вши заедали. Положу трусики в кастрюлю, поварю, вытряхну вшей, а потом платье. Потом нас разыскала мама, я ее с Марусей отправила (легко сказать – отправила – одиннадцатилетняя) в Тимашёвку на поезде к Дусе.»