История рода (родословная).

Бабушка прервала рассказ. Слава богу, до хутора дошли. Тут нам придется походить по хатам, чтобы что-нибудь попросить покушать. Хутор протянулся по-над речкой, длинный, конца ему не видно. Первый дом был большой, деревянный, обшитый досками. От улицы он отгорожен дощатым забором. Дом весь утопает в зелени яблонь, вишни, а по-над забором тянется ряд белой акации. У забора - скамейка. Все сели на нее, а бабушка говорит: «Идите вы во двор, а я посижу».

Пошли. Хозяйка завидела нас из дома, идет навстречу. Мы не дали ей ничего спросить у нас, сразу: «Подайте ради Христа кусочек хлебушка». Тетя сказала: «Пидождить, сейчас вынесу».

Принесла   краюшку  грамм 500  из  размольной муки,  мягкую и вкусную. Пришли к бабушке и, разделив поровну, съели эту вкусную краюху.

Пошли мы в следующий двор. Там тетка ответила: «Не гнивайтэсь,  сами голодаем». В третьем доме тетка угостила даже молочком. Зазвала всех троих за стол, нашла чашку молока, дала хлеба, и так мы с аппетитом поели. Она расспросила кто мы, откуда и куда идем. Мы рассказали. Она нам дала еще кусок хлеба, и мы довольные пошли дальше. Хутор утопал весь  в молодой майской зелени. Цвели вишни, как молоком облитые. Выбросили розовые бутоны яблони.

Проезжали мимо нас люди на быках, запряженных в гарбу (арбу, укр. – В.К.) лаяли собаки, по улице ходили куры, занятые своими делами. Словом, хутор жил своей жизнью.

Вдогонку нам ехала подвода – быки, запряженные в гарбу. На гарбе сидело трое: молодая девушка к красной косынке (наверное, комсомолка), женщина средних лет в белой кофте и черной юбке и мужик среднего роста, белобрысый с небритой бородой. Мужик говорит: «Я свою коровенку никогда бы без сена не оставил бы, а вот для колхозных едем за старой соломой.»

Комсомолка говорит запальчиво:

- Так Вы против колхозов?

- Да, нет, я не … против, да вот как оно получится непонятно.

- А что непонятно? – пытается  пояснить комсомолка. Нам в комсомольском ликбезе рассказывал, что в колхозе лучше работать, веселей и интересней, здесь интересы общие.

- А вот хлеб, что уберем, - вмешивается в разговор женщина в белой кофте, – тоже будет общий?

- Конечно, общий! – с восторгом воскликнула комсомолка.

Мужик у нее спрашивает:

- А делиться он по дворам будет по семьям поровну, у кого семь душ и у кого две души.

Комсомолка замкнулась.

- Поровну… нет, нет, наверное, на едока, а может на работника.

- Вот тебе и ликбез. А как будет учитываться труд? Я, к примеру, сложу 4 копны за день, а Понька Фомин - лыдарюга - три копны. Так мы тоже получим поровну по одному трудодню? Вот тут веселье не получится. А ты мне разъяснять собираешься, а как – сама толком не знаешь!

Быки шагали немного быстрее нас и стали удаляться, и разговор их не слышали. Но их разговор продолжила бабушка:

- Вот этот лыдарюга Фомин получил у советской власти землю бесплатно, а обрабатывать ее нечем. У него - ни лошади, ни быка. Вот он ее сдал кулаку в аренду, с полу (т.е. с половины урожая – В.К.). Посеял хлеб, вырастил, убрал, обмолотил, ссыпал в кучку. А Фомин пришел, взял половину из этой кучки, ни капельки не трудился на ниве. Вот этим он и жил. Вот такая история получается. В  колхозе ему  ох как дико покажется.

Шли мы, и шли по хутору, чтобы дойти  до гребли, перейти на ту сторону речки. Нам показали, где будет гребля (мост), и повернули влево. Увидели три вербы, как нам говорили, подошли поближе. Рядом с вербами стояли три гарбы, а возле них – три верблюда. Вечерело, видимо путники решили переночевать под вербами у моста. Подошли мы поближе к ним. Один мужик высокий, худощавый с длинной шеей, на которой горбинкой выпирает вперед большой кадык, возится со сбруей верблюда. Второй молодой человек с черной шевелюрой и весёлым, улыбающимся лицом, готовил уздечки. Третий мужик низкого роста, коренастый, с широкими плечами, большими и сильными руками (его хлопцы Игнатычем звали), - этот старше двоих по возрасту – собирал сухую траву, ветки, наверное, готовил для костра.

- Здравствуйте, добри люды, - сказала бабушка.

Все вразнобой громко ответили тем же словом.

- Мабудь, далэко едите, - сказала бабушка.

- Да, очень далеко, - ответил мужик, что с большим кадыком на длинной шее.

- А мы тоже идем далеко, да вот, подбились, и ночь захватила. Вы не против, если мы возле вас заночуем?

- Что ж, - сказал старший мужик, – ночуйте. «Хату» не перележите.

И в этом чувствовалось больше сочувствия, чем  укора к бездомным. Высокий мужик спросил: «Николай, ты на двоих удочки готовил?» Николай сказал: «Пойдем вдвоем, быстрее наловим!»

Старший пошёл за очередной охапкой хвороста, а мы сели возле будущего костра. Потом и он присел к нам и стал рассказывать, что они едут далеко, аж на озеро Баскунчак за солью. Они каждый год ездят, а то и два раза.

- Привозим соль и меняем на хлеб. Этим и живем. В колхоз не вступаем, боязно как-то, много в нем закавычек. У нас в селе уже половина мужиков вступили, но радостного пока ничего нет. Раньше мы землю сдавали кулакам в аренду – и ему хорошо, и мы с хлебушком были. А теперь кулаков нет, кого сослали, кого осудили, а  кто посмышленее, смекалистее – сами поразъехались по городам, да по стройкам.

- А как вы считаете, - спросила бабушка, - лучше, что кулаков повысылали?

- Я считаю, что хуже. Хоть советская власть и называет их эксплуататорами, мироедами и всякими оскорбительными словами, я считаю, что не все они были такими. Среди них были и добрые, жалостливые, шли на уступки беднякам. А некоторые – злые, наглые, так и норовит обмануть, нажиться на твоем труде. Я вам скажу, что и среди кулаков и среди бедняков есть люди хорошие, а есть плохие, наглые, бесчеловечные. Это зависит от характера. Богатство оно тоже разное бывает: у одного по наследству досталось, другой горбом его нажил, третий умеет торговать, четвертый – шабаевать. (От слова «шабай». Шабаями тогда называли перекупщиков скота. – В.К.). А иной забогатеет,  когда ограбит кого-нибудь с толстым карманом. Жизнь, она хитрая штука.

Тут он сделал остановку, долго мы молчали, потом бабушка начала рассказывать о своем житье-бытье.

Подходят ребята с рыбой. Аж двадцать карасей поймали и одну щуку! Караси хорошие – по два-три фунта  каждый. (Фунт = 409,5 гр.)