История рода (родословная).

На хуторе Журавка, - продолжала бабушка, - он в шести верстах от Бабиче-Кореновского, мы купили у помещика Безъязычного уже по 10 десятин каждый. (В записи 1988 года папа говорит о 25-ти десятинах на каждого. – В.К.) Тут уже мы, три семьи, разделились. Мой муж Евграф и  второй брат Охтыс поселились в одном конце хутора, их дома стояли на расстоянии друга метров в 200. А третий брат Андреян поселился на излучине реки, рядом с усадьбой Безъязычного, это в 1,5 километрах от дворов его братьев. Землю обрабатывали совместно.

- А куда делась земля, что купили у Бабича? - спросил Игнатыч.

- А мы ее продали приезжим людям, тогда разрешали продавать землю.

Семьи наши жили дружно, уважительно, мирно, без скандалов. Помогали друг другу построить сначала небольшие саманные хаты, а потом со временем и дома.

- Так, выходит, вы в кулаки превратились из батраков, так я понял? – спросил Игнатыч.

- Выходит, так, - ответила бабушка.

Тут мы доехали до какого-то села,  уже не помню названия. Игнатыч нам сказал:

- Вот и всё, теперь мы повернем вправо, а вам прямо – на Тихорецк.

Шли мы еще трое или четверо суток, пока дошли до Кореновки. В дороге нам бабушка продолжала рассказывать о своей истории.

Когда они жили на хуторе Бабиче-Кореновском то, кроме того, что они сеяли и убирали хлеб и другие культуры, они в свободное время от полевых работ ездили в Кореновскую зарабатывать деньги на строительстве железной дороги. Возили на подводах землю и насыпали полотно, где сейчас вокзал Кореновский. У них уже было две пары быков и пара лошадей. Каждому по подводе. Зарабатывали деньги, тратили на содержание своих семей.

 У меня уже было трое детей, у Дуньки Охтысовой тоже уже было трое. У Оксаны рождались дети каждый год, но дольше как полгода ребенок не жил.

После Антона у меня родилась Даша, а потом Устя. У Охтыса родилась первая девочка, - Марией назвали, потом мальчик – Родион, и еще девочка – Елизавета.

На шестой год мы уже переехали в хутор Журавка потому, что трудно было жить с большими семьями в маленьких коморках дома в Бабиче-Кореновском - хаты, длинной, как колбаса.

В первый год на Журавке построили тоже саманные хаты, но уже побольше и каждый себе.

Мы были  иногородние, т.е. приезжие. А местное население – в основном казаки. Правда, за последние 10 лет на Кубань, и в том числе на Журавку, много народа приехало из Украины, Средней России, Поволжья. Поволжцев кацапами звали, украинцев – хохлами, а россиян – лаптями.

Так что к 1900 году на Журавке было больше иногородних, чем казаков.

Казаки вначале к иногородним относились, как к пришельцам, считали их людьми второго сорта. А потом попривыкли и отношения стали улучшаться. Почетным делом было крестьянское хозяйство, выращивание хлеба, скота. И кто в этом больше преуспевал, тот пользовался большим почетом и уважением сельчан. С почтением относились к богатым, считали, что они своим трудом, умением хозяйничать заслужили этого.  Богатые, по мере того, как они с каждым годом увеличивали прибыль, увеличивали и размеры своего хозяйства. Никто никого в этом не ограничивал, а поэтому умные, трудолюбивые и предприимчивые люди быстро росли.

Как приехали на Журавку, сразу построили небольшие дома – хаты саманные. У дедушки Андреяна была самая длинная из трех комнат. Вы помните ее.

- Да, я помню, - это была хата, а рядом погреб и тут же  конюшня длинная-предлинная.  И всё это под одной крышей (камышанной).

У Андреяна хата была построена по типу той, что была у них на х. Бабиче-Кореновском, т.е. он была такая же длинная. Причем так: хата, рядом с хатой кухня, далее конюшня, свинарник и такая "колбаса" метров на 50. Это была такая как бы времянка.

При доме у него было примерно 6 десятин земли.  И еще была земля "на отшибе", т. е. в стороне, которая была нарезана уже при советской власти.

С одной стороны от него было подворье  Лелюка.

Построились мы за год,  и для себя - хаты, и для животных - сараи. А животных у нас уже было две пары быков, трое взрослых лошадей и двое лошат.

Рябая кобыла первого привела жеребчика, такой красивый вороной рысак вырос. Вторую – кобылку, тоже рябую. Третью – тоже кобылку. Но она к тому времени не запрягалась. И двое лошат от старой кобылы и от молодой рябой.

Не помню, как разделили животных, но никто в обиде не был, тем более что  на Журавке  еще лет пять землю обрабатывали артельно – три семьи вместе.

В 1900 году посадили сады. Самый большой сад был у Андреяна – три десятины. Одна – у Евграфа. А у Охтыса совсем малый  сад был.

Стали строить дома. Это было уже по прошествию лет пяти, как мы прожили на Журавке. Строили сообща. Первому построили Евграфу – кирпичный, просторный дом, - вы знаете, бывали там, - из четырех комнат. А Андреяну и Охтысу построили турлучные.  Кирпича трудно было достать купить, а лес на бирже был.

Дом Андреяна был под железной крышей, обшитый досками, крашенный. Папе он не нравился своей планировкой.  Здание дома располагалось в метрах 70-ти от забора, т.е. от улицы. Во дворе еще был старый дом, ангар для молотилки, два амбара для зерна. Был случай, когда папу маленького собака затащила под этот амбар.

Во дворе росли три больших белых акации, под которыми обедали. Пасека с ульями-столбянками была огорожена отдельно.

Длина дома была метров 13, ширина 6 (без коридора). По обеим сторонам дома тянулся коридор, шириной метра в два. В одном  углу стояла 40-ведерная бочка с квашеными яблоками, в другом располагалась кладовушка, остальная площадь коридора пустовала.

 Зал и спальня составляли половину дома, вторую половину занимала кухня. Т.е. кухня большая,  в ней, готовили, кушали и справляли праздники. Т.о. образом кухня была темная, затенявшаяся с одной стороны коридором, с другой деревом шелковицы.

В этом доме папа жил до 1929-го года.

У Охтыса дом - копия Андреяновского, за исключением того, что коридор у него был только с одной стороны.