История рода (родословная).

При раскулачивании учитывалось, кто на чьей стороне воевал. Так, кто воевал за белых,  тех раскулачивали сразу, а кто за красных, смотрели и решали отдельно, раскулачивать или нет.

В 1928 у Антона отбирают молотилку и «Фордзон». Осталась одна кобыла, и ту отдали в колхоз. За молотилку сначала  ему пообещали 100-рублевую облигацию. Ждал он ее, ждал, потом пошел в правление за ней, а  ему говорят: "Обойдешься без облигации!"

В этом же году (по осени)  Антона вызвали в сельсовет и говорят: "Сдай весь хлеб". Антон говорит: "Ну, как же, надо же семью кормить, весной сеять надо". "Оставь себе на харчи до весны (20 пудов), остальное сдай."  Он стал возражать. Председатель совета говорит: "Дай расписку, что ты хлеб сдашь!" Антон: "Не дам расписку". Тогда председатель открывает ящик, достает пистолет и кладет на стол: "Пиши расписку!"

И таким образом под давлением этого оружия он написал расписку о том, что он сдаст весь хлеб, а себе оставит 20 пудов. Так он и сделал. В течение 28-го года эти 20 пудов были съедены семьей. А в 29 году бедствовали, ходили по полям собирали колоски, занимали у родственников.

Средств к существованию не стало, и Антон поехал в Махачкалу на заработки. Работал там месяца четыре. Привез мануфактуру, верблюжье одеяло, какое-то количество денег, рассчитывая, что на год хватит.

Весной 1929-го уехали в Березанку к сестре Христины, бросив Андреяновский дом. Свой дом тогда уже был у Дуси. Потом муж (фамилия его Старчак) сестры Христины попросил уехать, так как их стали местные власти обвинять в том, что они подкулачники. У Старчаков было середняцкое хозяйство, небольшой домик, пара лошадей, корова и всё.

После этого семья Антона вернулась в Журавку и жили у одного мужичка, Бурбика его звали, так как Андреяновский дом уже заняли. В это время из вещей уже было 2-3 чемодана и то, во что были одеты.

Прожили там с месяц, деньги были на исходе, и надо было что-то делать. Но за нас подумал товарищ Сталин, и нас осенью 1929-го года выслали в Киевку.

Происходило это без объяснений, зачем, для чего. Надо высылать и всё! Занимались этим депутаты сельсовета.

 На сборы было дано два дня. И на второй день дали подводы и отвезли на станцию в Кореновку. Собрали таких, как мы со всего района. Весь перрон был занят людьми, всего человек 600. С х. Журавский высылаемых было порядка 25-26 семей. Пришел состав с открытыми платформами, погрузили вещички и сами сидели на них. С собой разрешалось брать (на семью) не больше 6-ти пудов пшеницы, вещей не больше 100 кг на каждого члена семьи.

 Сколько шуму было, сколько слез, плач, крики, прощались с родственниками, не знали, куда ехать. Не сказали, что там, в Дивное, в Ставрополь, нет, высылать и всё! Всё было в тайне. И отсюда тревога, отсюда волнение, а вдруг завтра поезд под откос пустят и всё. Такое ужасное состояние было у людей. Очень тяжелый момент.

Ехали, ехали и остановились на станции Дивное. Остановились и не разгружают, держат. И три дня были в этих вагонах. Потом разгрузили и отправили в село Киевку - это 20 км от станции Дивное.

А перед этим с этой Киевки выселили всех  подряд, и богатеев, и бедняков -  тоже с криком и воем  - для того чтобы вселить раскулаченных. А ими заселили наши дома.

Село бедное. Дома эти  - халупки, сделаны из глины. Крыши глиняные - т.е. камышаные  парки́, и на них наслана глина. В одну хату заселяли по две-три семьи, теснота страшная, делалось это насильственно, гнали, как скот.

Всех разделили на "дворки" по 25 дворов. Т.е. планировалось, что это будут бригады колхоза, которые по весне должны были засевать поля и т.д. Из средств производства в нашей 25-ти-дворке была одна корова и одна лошадь. Дед Антон был назначен бригадиром. В его обязанность входило писать регулярные отчеты, состоявшие из списка жителей этих дворов, что делалось с целью контроля, все ли на месте. Плюсом этого бригадирства было то, что он распоряжался этой коровой и кобылой. Корова еще доилась. Но давала в день всего литр-полтора молока, потому что кормили ее соломой с крыши. Это был овцеводческий район, и в каждом дворе содержалось раньше  10-20 овец. Кошары, в которых они находились, огораживали бурьяном вперемешку с землей. И вот теперь эти заборы разваливали, выбирали бурьян и им тоже кормили эту коровку. От этого коровка легла и не вставала. И чтобы ее подоить под нее подводили две веревки, подтягивали за них, привязывали - чтобы получить доступ в вымени и так доили. И благодаря этой коровке на этом молочке наша семья еще кое-как держалась.

Те 5 пудов зерна, что были вначале, уже съели и стали продавать вещи. Мама продала юбку за пуд муки, папа свой костюм - тоже за пуд муки. Потом она еще перешивала старые вещички, красила, носила на базар и продавала. За детское платьице можно было выручить булку хлеба. Помню, однажды мама из старых вещиц пошила четыре платьица, часть из них мы продали на базаре,  а остальные пошли продавать по домам в соседнее село. Хозяин, мужик пригласил в хату. Мы зашли, из-за ширмы на печи стали выглядывать дети: девять душ детей один мал-мала, и все голые! Старшей девочке 13 лет и она тоже голая!

Хозяин хаты выделывал валенки и этим жил и кормил детей. Но на одежду не хватало.  Такая беднота! И когда мама предложила им эти платьица, дети  были безмерно рады, загалдели: "Мама, купи, купи!".

В хате висит на стене одна свитка из самотканой овечьей шерсти и валенки - одни на всех. Когда идут по нужде во двор, накидывают эту свитку и надевают валенки.

У этой семьи мы выменяли булку хлеба за два платьица.

Были мы и в богатой семье, где нас напоили калмыцким чаем (с молоком и жиром) и накормили блинами досыта. И уже вечером пошли домой по снегу, по дороге заблудились в снегу.

Был такой момент. Недалеко от нас в этой Киевке жила пожилая женщина, высланная родственница Христины. Она часто заходила к нам и говорила что-то типа, "вы знаете, вот там собираются мужики, боевые всадники столько то человек" и т.д.  Т.е. что вот-вот произойдет что-то, что освободит нас от этой каторги. И так каждый день. Но так это всё и осталось на уровне слухов.

Папа сожалеет, что в период НЭПа, чувствуя негативное отношение к богатым, ни Андреян, ни Антон не проявили дальновидности и не сделали никаких запасов. Так, когда семью выслали в Киевку, у них было только 6 пудов пшеницы (6 мешков) и два мешка картошки на 8 человек. Другие сосланные имели деньги, зерно и остальное, и они голод перенесли лучше, детей своих не отсылали.

В апреле месяце уже стало невмоготу и было решено отправить на х. Журавский папу, Веру и бабушку. Дуся и Ваня жили в это время в доме деда Антона.